Петаччи посмотрел на часы. Прошло ровно четыре минуты. Выждав еще минуту, он достал из кармана резиновые перчатки, надел и вошел в кабину; к лицу он прижимал кислородную маску, мягкий шнур тянулся следом. Нашел на полке баллончик, завернул клапан, проверил курс на автопилоте, включил наддув и вернулся в кресло.

По инструкции на проветривание полагалось пятнадцать минут, но он выждал двадцать пять. Снова, не сняв маски, вошел в кабину и по одному отволок летчиков в хвост самолета. Потом в опустевшей кабине достал из кармана пузырек и посыпал из него на пол; порошок не изменил цвета. Чуть сдвинув маску, он осторожно вдохнул — как будто ничем не пахнет. Взялся за штурвал, снизился до 32 тысяч, выправил курс — но маски все же не снял…

Темнело. Горели желтые глаза приборов, было тепло, тихо. Огромный самолет плыл почти бесшумно, только пели еле слышно двигатели. Он щелкал клавишами приборов, и каждый щелчок отдавался выстрелом… Наконец, Петаччи откинулся в кресле. Проглотил тонизирующую таблетку и задумался. В валяющихся на полу наушниках громко заверещало. Он взглянул на часы. Должно быть, вызывает Ирландское военно— воздушное управление, за последние полтора часа «Защитник» не вышел на связь уже третий раз. Из управления, конечно, сообщат в спасательную службу, в командование бомбардировочной авиации, в Министерство ВВС — но не сразу. Скачала несколько раз запросят Южный спасательный центр; на это уйдет еще полчаса, а самолет к тому времени будет уже далеко над Атлантикой.

В наушниках смолкло. Он встал, подошел к радарному экрану: иногда там вспыхивала точка — «Защитник» обгонял кого-то, идущего ниже. А замечают ли его самого снизу, из воздушного коридора? Вряд ли, у гражданских самолетов радар слабый. Разве только американцы засекут через систему дальнего обнаружения, да и те решат, что это гражданский, просто забрался повыше.

Петаччи вернулся на место. Снова быстро проверил приборы и, взявшись за штурвал, тихонько качнул самолет вправо, влево. Слушается отлично, как надежный автомобиль. Он вспомнил тот миланский полугоночный… Какой выбрать цвет? Он всегда любил белый, но теперь вся жизнь его переменится, и нужен другой цвет, более спокойный, благопристойный — например, темно-синий, а вдоль корпуса узкая красная полоса…

Он тряхнул головой: замечтался! «Защитник» летит уже четыре часа со скоростью 600 миль в час, американский берег должен быть на экране. Да, берег прекрасно виден: вот темнеет Бостон, вот серебряным ручейком петляет Гудзон. Самолет летит точно по курсу, скоро поворачивать на юг.

Петаччи сел в кресло, проглотил еще одну тонизирующую и сверился с картой. Руки он держал на штурвале; гирокомпас загадочно подмигивал ему. Пора! Круто повернул и снова выпрямил штурвал, вывел самолет на новый курс, включил автопилот. Теперь он летит точно на юг, это последний участок пути, еще три часа. А там — посадит ли?..

Он вытащил записную книжку. «По левому борту увидите огни острова Большая Багама, по правому — Флориды. Сбрасываете топливо. За пятнадцать минут до расчетного конца полета начинаете снижаться и ждете позывных с яхты Первого: „точка-точка-тире, точка-точка-тире“. Снижаетесь до тысячи футов, тормозите, снова сбрасываете топливо. Когда на яхте зажгут красный маяк, заходите на посадку. Закрылки опускайте только на контрольной высоте при скорости 140 узлов. Глубина моря — 40 футов. Выходите через аварийный люк, вас подберет яхта Первого. В восемь тридцать утра вылетаете из Багамского аэропорта а Майами, дальше — местными рейсами. Первый передаст вам деньги в тысячедолларовых купюрах или в чеках, а также паспорт на имя Энрико Валли, директора компании. »

Он проверил координаты, курс, скорость. Было три часа ночи по Гринвичу, то есть двадцать один по местному времени. Вышла полная луна, осветила облачную снежную поляну внизу. Он повернул клапан, сбросил тысячу галлонов топлива, и самолет сразу потянуло вверх. Снизил до прежних 32 тысяч… Лететь оставалось двадцать минут. Нужно понемногу снижаться…

Вниз, сквозь облака, почти вслепую… Светит луна, серебрится море, редкие огоньки внизу еле теплятся. На море совсем тихо — оно гладкое и твердое, точно сталь. Петаччи настроился на шестьдесят седьмой канал: «точка-точка-тире, точка— точка-тире». Он начал тормозить, сбавил тягу, и самолет круто заскользил вниз, стрелку высотомера резко повело. Петаччи поглядывал то на грозную стрелку, то на отблескивающее ртутью море. На мгновение он потерял горизонт — море сверкает, путает, но вот мелькнул внизу темный островок, и Петаччи, уверившись, что высота, как и показывает стрелка, две тысячи, выровнял самолет.

Теперь позывные Первого слышались громко, четко. Скоро мелькнул красный маяк, до него, наверное, каких-нибудь пять миль. Петаччи снова направил огромную машину вниз, море все близилось… Ничего, он сядет! Он перебирал клавиши нежно, чутко, словно ласкал женщину. Пятьсот футов, четыреста, триста, двести — смутно обрисовалась яхта, огни у нее потушены, горит только красный маяк, и самолет идет точно на яхту! Врежется! Спокойно, спокойно… Не забыть сразу выключить двигатели… Толчок! Самолет задрал нос, прыгнул. Снова толчок! И еще!

Петаччи сложил на коленях дрожащие руки и тупо глянул в окно, где пенились волны. Он сел… Браво, Джузеппе Петаччи! Аплодисменты!! Где благодарная публика?!

Самолет медленно погружался, шипели раскаленные двигатели, позади металлически скрежетал сломанный хвост. По щиколотку в воде, Петаччи вышел из кабины. В глубине салона, в неверном лунном свете мокро блеснуло белое мертвое лицо одного из летчиков. Петаччи сорвал пломбу с аварийного бокового выхода, открыл дверцу и ступил на крыло.

К самолету подплывала большая шлюпка, в ней сидело шестеро с выбеленными луной, бесстрастными лицами. Петаччи замахал, радостно завопил, но в шлюпке лишь кто-то один вяло поднял руку. Подделываясь под сдержанность и деловитость сообщников, Петаччи скомкал улыбку. Крыло уже почти погрузилось в воду, и из шлюпки на него легко выбрался низенький, толстый человек. С опаской, широко расставляя ноги, пружиня коленями, коротыш шел по скользкому крылу и смотрел на Петаччи в упор.

— Добрый вечер! Доставлен один самолет в хорошем состоянии, — сказал Петаччи, как придумал заранее. — Распишитесь в получении. — И протянул руку.

Коротыш встал потверже, крепко сжал ему руку и рванул на себя. Голова у Петаччи откинулась, и прямо в душу ему глянула луна; сверкнув, нож вошел в подбородок, в мягкое горло, достал до мозга. Петаччи успел удивиться, почувствовать боль — и в глазах ярко вспыхнуло…

Еще несколько мгновений убийца придерживал нож в ране, и летчикова щетина колола ему руку. Потом он опустил тело на крыло, высвободил нож, сполоснул в море, насухо вытер о спину Петаччи. Отволок тело к аварийному люку и сбросил в воду.

Осторожно ступая, убийца прошел по крылу, прыгнул в шлюпку и молча поднял большой палец. Четверо в шлюпке уже натянули акваланги и теперь стали по одному неловко переваливать за борт. Когда все нырнули, рулевой спустил на воду огромный подводный прожектор, потравил трос. Потом включил свет, и тотчас засверкало море и в нем — огромный тонущий самолет. Рулевой завел мотор и дал задний ход; отъехав подальше от бурлящей воронки, он выключил мотор, вытащил из комбинезона пачку сигарет, предложил убийце. Тот взял сигарету, аккуратно переломил: одну половинку сунул за ухо, другую закурил. Убийца боролся с дурными привычками.

IX. ЯХТА «ЛЕТУЧАЯ»

На борту яхты Первый вытащил из кармана белого, акульей кожи пиджака пахнущий дорогим одеколоном платок, вытер пот со лба. На яхте прождали целых полчаса, самолет опоздал. Зато с летчиком управились быстро, так что теперь они отстают от графика только на четверть часа: если поисковой группе не придется резать металл — нагонят. Первый сошел с мостика, спустился в радиорубку и велел соединиться со Вторым.

Мозг яхты заработал, он открылся любому звуку, вслушивался, искал. Радист пробивался сквозь звуковые волны, трогал клавиши, нежно подкручивал настройку. Вот его быстрые руки замерли, он прибавил громкость, поднял большой палец. Первый надел наушники.